— страничка №3 — электрическая библиотека стивена кинга Странички:«« В начало ← Вспять 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 …36 Дальше → В конец »» Мешок с костями

Мешок с костями

букет.

Поставив цветочки в столовой — туда я после погибели Джо входил изредка — я отправился в «Файделити юнион». Воткнул в замочную скважину банковской ячейки собственный ключ и скоро уже нес в приемный пункт «Федэкс» рукопись романа «Вниз с самого верха». Я взял только-только написанную книжку поэтому только, что она лежала поближе всех к двери. В ноябре ее напечатали, аккурат поспели к Рождеству. Я предназначил ее памяти моей возлюбленной супруги, Джоанны. Книжка поднялась на одиннадцатую строку в перечне бестселлеров «Тайме». На удовлетворенность всем, в том числе и мне. Так как жизнь поворачивалась в наилучшую сторону, ведь так? Ведь в конце концов писательский психический барьер рушится у всех, разве нет? (Кроме, может быть, Харпер Ли.) Все, что от меня требуется, так это расслабиться, как произнесла архиепископу женщина из кордебалета. И, слава Богу, я был запасливой белочкой и заготовил довольно орешков.

Не растерял я оптимизма и на последующий год, когда выслал через «Федерал экспресс» рукопись романа «Угрожающее поведение». Этот роман я написал осенью 1991 года, и он очень приглянулся Джо. Оптимизма поубавилось к марту 1997 года: в этом месяце Гарольд получил от меня «Поклонника Дэрси». Но, когда меня спрашивали, как идут дела, подразумевая под этим: как пишутся книжки, я отвечал: «Хорошо, отлично, все методом, пишутся и пишутся, сюжеты пруток из меня, как дерьмо из коровьей задницы».

Когда же, прочитав «Дэрси», Гарольд заявил, что это мой наилучший роман, я осторожно намекнул на то, что желаю сделать перерыв на год. Он отреагировал одномоментно, самым противным для меня вопросом: все ли у меня в порядке? Естественно, ответил я, все тип-топ, просто думаю о том, чтоб незначительно сбавить темп.

Последовала одна из фирменных пауз Гарольда, смысл которой — показать, что ты — стопроцентное дерьмо, но, так как Гарольд к для тебя прекрасно относится, он отыскивает слова, чтоб выразить сие в очень мягенькой форме. Прием этот очень красивый, да только я раскусил его 6 лет тому вспять. Точнее, раскусила Джо. «Сочувствие у него притворное, — вынесла она вердикт. — Он — как коп в старенькых французских фильмах. Держит рот на замке с тем, чтоб ты гласил и гласил, пока не признаешься».

Сейчас рот на замке держал я. Только перекинул трубку от левого уха к правому да устроился поудобнее в кресле. И при всем этом взор свалился на фотографию в рамочке, что стояла на компьютере: «Сара-Хохотушка», наша усадьба на озере Черный След. Я не был там уже целую вечность и в один момент задался вопросом: а почему?

В конце концов в трубке послышался глас Гарольда, усмотрительный, успокаивающий, глас человека в здравом уме, пытающегося уверить психа, что его умопомешательство — явление чисто временное.

— Мне кажется, эта мысль не из наилучших, Майк, во всяком случае, на текущий момент.

— Отчего же? — упорствовал я. — Максимума я достигнул в 1991 году. С того времени реализации моих книжек держатся на неизменном уровне. Я — на плато, Гарольд, один год ничего не изменит.

— Видишь ли, писатели, книжки которых размеренно продаются, вроде бы находятся на развилке. Либо книжки и далее будут продаваться, либо тиражи пойдут вниз.

«Значит, мои тиражи пойдут вниз», — чуть не вырвалось у меня.., но не вырвалось. Я не желал, чтоб Гарольд знал, в каком я состоянии, как далековато все зашло. Я не желал, чтоб он знал, что сейчас у меня прихватывало сердечко — вправду, прихватывало — практически каждый раз, когда я открывал 6-ой «Ворд» и смотрел на пустой экран и мерцающий курсор.

— Да, — пробормотал я. — Отлично. Сообщение принято.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Разве книжка утверждает оборотное, Гарольд?

— Черт, да нет же… Книжка потрясающая. Твой наилучший роман, я для тебя уже гласил. Если б Сол Беллоу писал романтические детективы, из-под его пера выходили бы конкретно такие книжки. Но.., у тебя нет заморочек со последующей книжкой? Я понимаю, для тебя как и раньше недостает Джо, это естественно, мы все…

— Нет, — оборвал его я. — Никаких заморочек. Вновь последовала долгая пауза. Я ее выдержал. Перемолчал Гарольда. Так что первым снова заговорил он.

— Гришем может позволить для себя год отдыха. Клэнси может У Томаса Харриса долгие промежутки меж книжками быстрее правило, чем исключение. Но ты находиться на том уровне, Майк, где жизнь куда как труднее, чем на самом верху. На каждую строку в этой части перечня — 5 претендентов, и ты их отлично знаешь. Черт, каждый год они три месяца соседствуют с тобой. Некие подымаются, как со своими 2-мя последними книжками поднялась Патриция Корнуэлл , некие опускаются. Кто-то держится на этом же уровне. Если б Том Клэнси не писал 5 лет, а позже вновь вышел на рынок с романом о Джеке Райане, он бы вновь попал в 10-ку в этом нет ни мельчайших колебаний. Если ты выпадешь из поля зрения читателей на 5 лет, то просто не вернешься. Мой совет… ()

— Заготовляй сено, пока светит солнце.

— Ты просто снял слова с языка. Мы еще незначительно поболтали, позже попрощались. Я откинулся на спинку стула, вновь поглядел на фотографию нашего прибежища в западной части штата Мэн. «Сара-Хохотушка». Прямо-таки героиня какой-либо древней баллады. Джо наш коттедж у озера нравился больше, чем мне, но ведь и у меня он вызывал только положительные эмоции. Тогда почему я столько лет и носа туда не кажу? Билл Дин, наш охранник, каждую весну снимал с окон ставни и каждую осень навешивал их вновь. Каждую осень сливал воду из труб и каждую весну инспектировал работу насоса, генератора, в согласовании с обозначенными в аннотации сроками вызывал мастеров, чтоб те провели положенное техническое сервис, и каждый год, после Денька поминовения в пятидесяти ярдах от принадлежащего нам клока берега ставил на якорь плот.

Летом 1996 года Билл прочистил дымопровод, хотя за последние два года в камине никогда не разжигали огнь. Я платил ему ежеквартально, как принято оплачивать труд охранников в этой части света. Билл Дин, старенькый янки, праотцы которого давным-давно основались в Америке, обналичивал мои чеки и не спрашивал, почему я больше не живу в собственном особняке. После погибели Джо я приезжал туда два либо трижды, но на ночь не оставался. Отлично, что Билл не спрашивал, почему, ибо я не знал, как ему ответить. Фактически, до разговора с Гарольдом я и мыслить не задумывался о «Саре-Хохотушке».

Я перевел взор на телефон, на уровне мыслей продолжив разговор с Гарольдом. Да, я желаю сделать паузу, и что в этом такового? Мир упадет? Вот этого не нужно. Он бы упал, если на моей шейке висели супруга и малыши. Но супруга погибла на автомобильной стоянке у аптеки, совместно с еще не родившимся ребенком, о котором мы желали столько лет. Я не жажду славы. Если писатели, которые на данный момент занимают более низкие строчки в перечне бестселлеров «Тайме», станут известными, ужаснее спать я не стану. Тогда почему? Почему я должен оставаться в этой гонке?

Но на последний вопрос я мог ответить и сам. Сойти с дистанции — означает сдаться. Без супруги и работы я никому не нужен. И мне оставалось только одно — жить в одиночестве в большенном, на сто процентов выкупленном доме и каждый денек после обеда заполнять клеточки газетного кроссворда.

*** Я продолжал.., не жить — существовать. Опять запамятовал про «Сару-Хохотушку» (либо какая-то часть моего сознания, которая не желала, чтоб я ехал туда, похоронила эту идея) и провел очередное ужасное лето в Дерри. Ввел в компьютер специальную программку и сейчас сам составлял кроссворды. Согласился войти в состав директоров местного отделения Ассоциации юных христиан, не отказался от предложения поучаствовать в работе жюри на Летнем фестивале искусств в Уотервилле. Снялся в нескольких роликах на местном телеканале, призванных собрать дополнительные пожертвования на содержание ночлежек для бескровных, позже вошел в состав попечительского совета при департаменте муниципалитета, ведающего этими самыми ночлежками (на одном из общественных заседаний совета какая-то дама именовала меня другом дегенератов, на что я ответил: «Благодарю, конкретно об этом я и мечтая». Результатом стал шквал рукоплесканий, которые я до сего времени не могу разъяснить). Я попробовал обратиться к психотерапевту, но сдался после 5 посещений, решив, что у психотерапевта трудности покруче моих. Я провозгласил стипендию одному азиатскому ребенку и небезуспешно играл в боулинг.

Время от времени я пробовал писать, но каждый раз заканчивалось сие грустно. Стоило мне выжать из себя одно либо два предложения (любые одно либо два предложения), как мне приходилось срочно хватать плетенку для мусора, так как меня выворачивало. Я блевал до того времени, пока желудок, казалось, не вылезал через гортань.., а позже по толстому ковру практически на четвереньках отползал от стола и компьютера. К тому времени, когда я добирался до обратной стенки кабинета, мне становилось лучше. Издалече, через плечо, я даже решался посмотреть на экран монитора. Не мог только подойти. Позже, в конце денька, естественно подходил — с закрытыми очами — и выключал компьютер.

В те, уже последние деньки лета я все в большей и большей степени задумывался о Деннисон Кэрвилл, моей институтской преподавательнице, которая посодействовала мне выйти на Гарольда и сдержанно похвалила мой 1-ый роман «Быть вдвоем». Однажды Кэрвилл произнесла одну фразу, которую мне, наверняка, никогда не запамятовать. Авторство она приписала Томасу Харди, викторианскому поэту и писателю . Может быть, Харди и произнес эту фразу, но она никогда не повторялась, во всяком случае, не процитирована в «Бартлетсе» и отсутствует в биографии Харди, которую я прочел меж публикациями романов «Вниз с самого верха» и «Угрожающее поведение». Я думаю, что фразу эту выдумала сама Деннисон, а чтоб она звучала весомее, озарила ее именованием Харди. Пусть мне будет постыдно, но временами я и сам пользуюсь таким приемом.

В любом случае, задумывался я об этой цитате все почаще и почаще, сражаясь с паникой в теле и омертвением в голове, этим страшным чувством, когда накопившиеся мысли не могут пробиться наружу. Отчаяние обхватывало меня, во мне крепчала уверенность, что больше мне не писать никогда (подумаешь, катастрофа — Ви-Си Эндрюс с членом не может преодолеть писательский психический барьер). А цитата подчеркивала, что все мои усилия, даже если мне получится вырваться из этой кошмарной ситуации, глупы.

Ибо, согласно Деннисон Кэрвилл, честолюбивый романист должен с самого начала осознавать, что конечной цели писательства (изобразить жизнь, как она есть) ему не достигнуть никогда, так что все его усилия, по сути, напрасны. «В сопоставлении с самым тупоумным человеком, который вправду шагал по земле и отбрасывал на нее свою тень, — как бы произнес Харди, — хоть какой персонаж романа, пусть и совершенно выписанный, — мешок с костями». Я прекрасно осознавал, о чем гласила эта фраза, так как конкретно мешком с костями и чувствовал себя в те грустные деньки.

*** Прошлой ночкой мне снилось, что я возвратилась в Мэндерли.

Если и есть более прекрасная и таинственная фраза, открывающая британский роман, то я ее не читал. И в период меж осенью 1997 и зимой 1998 года у меня не раз появлялся повод пошевелить мозгами о ней. Снилась мне, очевидно, не Мэндерли, а «Сара-Хохотушка», наша усадьба, которую Джо, бывало, называла «убежищем». Наверняка, верно, так как идет речь о клоке земли с домом, расположенном вне пределов города, который с трудом можно отыскать на самой подробной карте.

Да, в последний раз мне приснился ужас, но до этого сны отличала какая-то сюрреалистичная простота. От этих снов я пробуждался с желанием включить свет в спальне, чтоб обусловиться со своим местонахождением в реальном мире, до того как уснуть вновь. Вам же знакомо состояние перед грозой, когда воздух застывает, а все цвета становятся более резкими? Вот и мои зимние сны о «Саре-Хохотушке» как-то перекликались с предгрозовой атмосферой, вызывая подобные чувства. «Мне вновь снилась Мэндерли». Время от времени я размышлял над этой фразой, а другой раз лежал в кровати с включенным светом, прислушивался к подвыванию ветра, посматривал в черные углы и задумывался о том, что Ребекка де Уинтер утонула не в бухте, а в озере Черный След. Пошла ко дну, пуская пузыри, ее необыкновенные темные глаза залила вода, а гагары все орали и орали в сумерках, происшедшее их не касалось. Бывало, я вставал и выпивал стакан воды. А то просто выключал свет, убедившись, что я в своей спальне, и засыпал.

Деньком я фактически не задумывался и не вспоминал о «Саре-Хохотушке», и только много позднее до меня дошло, что схожая дисгармония жизни во сне и наяву наглядно свидетельствовала о неладном.

Я думаю, что толчком для этих снов послужил звонок Гарольда Обловски в октябре 1997 года. Как бы позвонил Гарольд для того, чтоб поздравить меня с бесспорным фуррором «Поклонника Дэрси» — этот роман и читатели, и критика вправду повстречали с энтузиазмом. Но я подозревал, что это не единственная причина, Гарольд обычно не звонит только по одному делу, и я не ошибся. Он и Дебра Уайнсток, мой редактор, встречались за ленчем деньком ранее, и разговор у их зашел об озари 1998 года.

— Похоже, собирается целая масса. — Гарольд имел в виду перечень готовящихся к выходу книжек, точнее половину перечня, отведенную беллетристике. — И есть несколько сюрпризов. Дин Кунц…

— Я задумывался, он обычно публикуется в январе, — воткнул я.

— Обычно, но Дебра слышала, что сейчас выход книжки откладывается. Он желает добавить пару глав. Снова же, Гарольд Роббинс с «Хищниками»…

— Подумаешь!

— У Роббинса как и раньше хватает поклонников, Майк. Ты сам не раз указывал, что романистам хранят верность всю жизнь.

— Это точно. — Я перекинул телефонную трубку к другому уху, сел поудобнее. Изловил взором фотографию «Сары-Хохотушки», что стояла в рамочке на столе. Уже ночкой мне предстояло посетить этот дом, но во время разговора я этого еще не знал. Меня занимало только одно: когда же Гарольд Обловски закончит бродить вокруг да около и доберется до сущности.

— Я чувствую нетерпение, Майк, — оборвал паузу Гарольд. — Я отрываю тебя от стола? Пишешь?

— Только-только выполнил дневную норму. И подумываю о ленче.

— Буду краток, — пообещал он. — Но, пожалуйста, послушай меня пристально, так как дело принципиальное. Осенью могут показаться 5 книжек, которые мы не брали в расчет. Кен Фоллетт.., как бы это будет наилучший его роман со времен «Игольного ушка»… Белва Плейн… Джон Джейке…

— Они не играют в теннис на моем корте, — ответил я, хотя и осознавал, к чему клонит Гарольд: в перечне «Тайме» всего пятнадцать позиций.

— Как насчет Джин Оуэл, которая наконец публикует очередной роман из собственной эпопеи о сексе посреди пещерных людей?

Я выпрямился.

— Джин Оуэл? Неуж-то?

— Ну, стопроцентной убежденности нет, но шансы высоки. И уж точно повеселит нас новым романом Мэри Хиггинс Кларк. Я знаю, на чьем корте она играет, ну и ты тоже.

Если б я услышал эти слова 6 либо семь лет тому вспять, когда мне было за что биться, то, пожалуй, взбеленился бы. Мэри Хиггинс Кларк вправду игралась на моем корте, и публикации наших книжек разносились по времени.., при этом, поверьте мне, выигрывал от этого только я. Так как, если б мы столкнулись нос к носу, она бы меня сделала. Как мудро увидел покинувший нас Джим Кроус , негоже натягивать шапку на нос супермена, плевать против ветра, срывать маску с одинокого рейнджера и перебегать дорогу Мэри Хиггинс Кларк. Во всяком случае, негоже таким, как Майк Нунэн.

— Как такое могло случиться? — спросил я, Не думаю, что в моем голосе прозвучали наизловещие ноты. Но Гарольд отреагировал очень нервно, как будто страшился, что его за этот проступок уволят либо в наилучшем случае вынесут последнее предупреждение. ()

— Не знаю. Как бы в этом году она решила написать два романа. Мне гласили, такое с ней случается.

Я по для себя знал, что случается, потому впрямую спросил Гарольда, а чего, фактически, ему нужно. Ответ меня не изумил: он и Дебра, не говоря уже о иных моих друзьях в «Патнаме», желали 1-го и такого же — опубликовать мою книжку на финале лета 1998 года, другими словами на пару месяцев обогнать Мэри Хиггинс Кларк и других соперников. Тогда в ноябре торговый отдел «Патнама» мог 2-ой раз потратиться на рекламу, обеспечив на Рождество 2-ой пик продаж.

— Они всегда так молвят, — вырвалось у меня. Я принадлежал к большинству романистов (как везучих, так и нет), которые ни в грош не ставят обещания издателей.

— Я думаю, ты можешь им поверить, Майк… Как ты помнишь, «Поклонник Дэрси» — последняя книжка, которую ты написал по старенькому договору. — Глас Гарольда звенел от предвкушения будущих переговоров с Деброй Уайнсток и Филлис Грэнн из «Патнама», предваряющих подписание нового договора. — Главное, тебя в издательстве обожают. И полюбят еще более, если увидят рукопись с твоей фамилией на первой страничке еще до Денька благодарения .

— Они желают, чтоб я представил им книжку в ноябре? В последующем месяце? — Я возлагал надежды, что Гарольд выудит в моем голосе ноты праведного негодования. Все-же коробка с рукописью романа «Обещание Элен» как и раньше лежала в банковской ячейке. На том самом месте, куда я положил ее одиннадцать лет тому вспять. 1-ый, запасенный мною орех. И последний, оставшийся про припас.

— Нет, нет, последний срок — пятнадцатое января, — попробовал успокоить меня Гарольд. Я же задался вопросом, а куда они прогуливались на ленч? Наверное в один из самых дорогих ресторанов. Вероятнее всего, в «Четыре сезона». — Им, естественно, придется поднатужиться, сократив издательский цикл, но они на это готовы. Вопрос в том, сможешь ли ты окончить роман ранее обыденного срока?

— Думаю, что смогу, — ответил я, — но им придется за это заплатить. Как в химчистке за срочность.

— Об этом можешь не волноваться! — воскрикнул Гарольд так отрадно, как будто длительно гонял шкурку, но наконец достигнул хотимого результата.

— И сколько ты думаешь… ()

— Сначала увеличим аванс. Они, естественно, надуются, заявят, что более ранешний выход книжки и в твоих интересах. Дескать, сначала, в твоих интересах. Но, беря во внимание, что для тебя придется удлинить рабочий денек.., дополнительные расходы на масло, которое сгорит в лампе в ночные часы…

— Не забудь про духовное смятение, неминуемое при ускорении процесса творчества, и боль от ранних родов…

— Верно.., верно… Полагаю, аванс повысим на 10 процентов. — Гласил он рассудительно, как будто стараясь учитывать все причины. Я же задумывался о том, сколько дам согласились бы родить месяцем ранее, если б им заплатили за это триста тыщ. Но наверняка, есть вопросы, которые лучше оставлять без ответа.

А в моем случае дискуссия вообщем носила чисто теоретический нрав. Книгу-то я издавна написал.

— Что ж, взгляни, что для тебя получится сделать.

— Да, но я не уверен, что речь нужно вести только об одной книжке, понимаешь? Думаю…

— Гарольд, на данный момент я могу мыслить только о еде.

— Что-то не нравится мне твой глас, Майкл. У тебя…

— У меня все в порядке. Побеседуй с ними только об одной книжке, похлопочи о том, чтоб я получил за свои труды сладенькую Карамель. Отлично?

— Отлично, — согласился он после очередной известной паузы. — Но я думаю, произнесенное не значит, что ты не откажешься от переговоров по договору на три либо четыре книжки. Суши сено, пока светит солнце, так? Вот лозунг чемпионов.

— У их есть и другой лозунг: пересекай каждый мост, который повстречался на пути, — ответил я, а ночкой во сне снова отправился в «Сару-Хохотушку».

В этом сне, как во всех снах, которые я лицезрел той осенью и той зимой, я шел по дороге, ведущей к коттеджу. Дорога эта дугой прорезала лес, упираясь концами в Шестьдесят восьмое шоссе. У каждого съезда стоял указатель

ДОРОГА 42

На случай, если кто-то скажет о пожаре, а его попросят точно указать место возгорания, но безо всякого наименования. Мы с Джо тоже никак не окрестили эту дорогу, даже меж собой. Дорога эта узенькая, двум машинам не разъехаться — по существу, две колеи от колес, меж которыми через асфальт уже пробилась травка. И когда едешь по ней, она шуршит, задевая о днище автомобиля.

Но в собственных снах я никогда не ехал по 40 2-ой дороге на автомобиле. Только шел на собственных двоих.

С обеих сторон к дороге подходили деревья. Темнеющее небо перевоплотился в неширокую полоску меж кронами. До возникновения первой звезды оставалось совершенно недолго. Солнце уже село. Стрекотали цикады. На озере орали гагары. Мелкие зверьки — бурундуки, а может, белки — копошились в лесу.

Вправо по склону холмика уходил проселок. Он служил нам подъездной дорожкой. У съезда стоял небольшой указатель с надписью

САРА-ХОХОТУШКА

Я тормознул у поворота, вниз не пошел. Смотрел на коттедж. Сложенный из бревен, с бессчетными пристройками. Террасы, выходящей к озеру, я сверху не лицезрел. В особняке четырнадцать комнат, несуразное число. Невзирая на преклонный возраст, смотрелся коттедж достойно. Как столетняя дама, идущая легкой походкой, невзирая на артрит и негнущиеся колени.

Центральную часть выстроили или в конце прошедшего, или сначала сегодняшнего века. Остальное добавляли в 30-х, 40-х, 60-х. Думала «Сара-Хохотушка» как охотничий домик. Сначала 70-х тут жила коммуна хиппи. Коттедж не раз сдавали в аренду, но с 40-х по 1984 год он принадлежал Хингерманам, Деррену и Мэри.., позже одной Мэри: Деррен погиб в 1971 году. Купив коттедж, мы добавили к нему самую малость: установили на коньке крыши спутниковую антенну. Мысль принадлежала Джоанне, но поглядеть телек ей фактически не удалось.

За домом в отсветах заката поблескивало озеро. Проселок устилал большой слой опавших сосновых иголок. Здесь и там валялись ветки. Кустики, растущие по обе стороны проселка, тянулись друг к другу, стремясь преодолеть узенький разрыв. Если б я ехал на автомобиле, ветки бы неприятно скреблись о борта. Я лицезрел мох, возрастающий на бревнах коттеджа, и три огромных подсолнечника с головками, схожими на прожекторы, которые выросли через щели меж досками малеханького крылечка, со стороны подъездной дорожки. Создавалось чувство, что хозяева не забросили коттедж, но на какое-то время точно запамятовали о нем.

Подул холодный ветерок, и здесь я сообразил, что весь в поту. До меня долетал запах хвои и слабенький запах воды. Черный След — одно из самых незапятнанных и глубочайших озер штата Мэн. До конца 30-х, говорила нам Мэри, оно было куда как больше, но компания «Уэстерн мэн электрик» совместно с заводами в Рамфорде, производящими металл и бумагу, достигнули у правительства штата разрешения на строительство плотины на реке Джесса. Мэри демонстрировала нам обворожительные фото дам в белоснежных платьицах и джентльменов в костюмах-тройках, катающихся по озеру на каноэ. Фото эти сделали еще до первой мировой войны. Мэри указала на одну из дам, замершую с поднятым веслом. «Это моя мать, объяснила она, — а мужик, на которого она замахивается веслом, — мой отец».

Гагары орали. Я уже различал в небе Венеру. Звездный свет, звездный свет, исполни мое желание… В тех снах все мои желания были связаны с Джоанной.

Загадав желание, я попробовал спуститься вниз по проселку. Очевидно, попробовал. Дом-то ведь мой, правильно? Куда еще я мог пойти, как не в собственный дом, когда с каждой минуткой все темнело, а в не прекращающихся ни на один миг лесных шорохах чувствовалась порою угроза? Куда еще я мог пойти? Вокруг мрачно и одному жутко заходить в черный дом (вдруг «Сара» обиделась, что ею так длительно третировали? Вдруг она из-за этого злится?), но ничего другого мне не оставалось. Если электричества нет, поразмыслил я, зажгу керосиновую лампу, которую мы держали в кухонном буфете.

Только я не смог спуститься вниз. Ноги отрешались идти по проселку. Как будто мое тело понимало о доме что-то такое, о чем понятия не имел мой мозг. Ветер усилился, от холода по коже побежали мурашки, я не мог осознать, с чего это я так взмок. Я бежал? Если бежал, то куда? От кого?

От пота промокли волосы. Тяжеленной массой легли на лоб, прилипли к нему. Я поднял руку, чтоб откинуть их, и нашел неглубокую царапинку на тыльной стороне ладошки, за костяшками пальцев. Сейчас на правой руке. Бывало, что царапинка перекочевывала на левую руку. Я поразмыслил: если это сон, то откуда такие подробности? С таковой четкостью их обычно подмечает писатель.., но, может быть, во сне все — писатели. Как выяснить?

Сейчас «Сара-Хохотушка» — черное пятно на чуток более светлом фоне озера, и я понимаю, что вниз мне идти совершенно не охото. Предчувствие неудачи заполняет меня, я без усилий представляю для себя все те угрозы, которые могут подстерегать меня в доме. Обезумевший енот, затаившийся в углу кухни. Летучие мыши в ванной — если их побеспокоить, они начнут с кликами кружить над головой, задевая лицо крыльями. Даже одно из именитых Потусторонних Созданий, плод фантазии Уильяма Денброу, может скрываться под крыльцом, следя через щели за моим приближением.

— Что ж, но я не могу оставаться и тут, — говорю я сам для себя, но ноги как и раньше не слушаются, и, похоже, нет у меня другого выхода, как оставаться тут, на скрещении дороги и проселка. Желаю я этого либо нет, нравится мне это либо нет, но придется стоять столбом.

А из леса доносятся уже не шорохи маленьких животных (все они залезли в норы и дремлют), но приближающиеся томные шаги. Я желаю оборотиться и поглядеть, кто идет ко мне, но не могу…

…и вот здесь я обычно пробуждался. Сперва включал свет, чтоб уверить себя, что по возвращении в реальный мир мое тело стало более послушливым. Время от времени — нет, фактически всегда. — проснувшись, я задумывался о Мэндерли.

Прошлой ночкой мне снилось, что я возвратилась в Мэндерли. В этом есть что-то больное (думаю, что-то больное есть и в циклическом сне, мое подсознание лупит и лупит в одну точку), но я не стану опровергать, что какая-то часть моего «я» услаждалась летним покоем, который окружал меня во сне, и этой самой части нравилась грусть, которую я испытывал, просыпаясь. Экзотичности этого сна так недоставало мне в реальной жизни, в особенности сейчас, когда дорогу, на которой ранее резвилось мое воображение, наглухо заблокировали.

Как мне помнится, по-настоящему я ужаснулся только один раз (но должен прямо сказать, мемуарам этим я не очень доверяю, так как их совсем не было). И случилось это, когда, проснувшись, произнес в мгле спальни: «Что-то у меня за спиной. Не подпускайте его ко мне. Что-то затаилось в лесу, не подпускайте его ко мне». Испугали меня не сами слова, а глас, которым я их произнес. То был глас человека, который вот-вот уступит обхватывающей его панике, и звучал он совершенно не как мой глас.

*** За два денька до Рождества 1997 года я вновь поехал в «Файделити юнион», где менеджер банка проводил меня к ячейке, упрятанной в залитые люминесцентным светом катакомбы. Когда мы спускались по ступеням, он заверил меня (наверняка, в десятый раз), что его супруга — давняя фанатка моего таланта и читает все мои книжки. В десятый раз я ответил, что пора бы и ему попасться в мои сети. На что он благодушно хохотнул. Видать, мы выдумали с ним новый Банковский обряд.

Мистер Куинлэн воткнул ключ в замочную скважину «А» и повернул его. Потом, скромненько, как сутенер, приведший клиента к кровати шлюхи, удалился. Я воткнул собственный ключ в замочную скважину «В», повернул, открыл ячейку. Она как будто возросла в размерах. Оставшаяся коробка с рукописью забилась в далекий угол, напоминая единственного уцелевшего щенка, который знает, что его братьев и сестер уже отловили и удушили газом. На светлом картоне чернели буковкы единственного слова:

ОБЕЩАНИЕ

Поправде, я уже не помнил, о чем шла речь в этом чертовом романе.

Я вынул из банковской ячейки путника во времени, добравшегося до 1997 года из дальних 80-х, и захлопнул дверцу. В ячейке осталась разве что пыль.

Дай ее сюда, — прошипела в моем сне Джо — за долгие и длительные годы в первый раз мне вспомнился этот сон. Дай ее сюда, это мой пылесос.

— Мистер Куинлэн, я окончил, — позвал я. Мне показалось, что глас мой дрожит, но Куинлэн, похоже, ничего не увидел.., а может, сделал вид, что не увидел. Наверняка, я был не единственным его клиентом, на которого визиты в «Файделити юнион» нагоняли тоску.

— Я непременно почитаю ваши книжки. — Он кратко взглянул на коробку, которую я держал в руке (наверняка, я мог бы приходить в банк с брифкейсом и класть в него рукопись, но никогда этого не делал). — Вот на Новый Год и почитаю.

— Почитайте, мистер Куинлэн, — энергично кивнул я. — Не пожалеете.

— Марк, — поправил он меня. И тоже не впервой.

Я написал два письма, одно из которых вложил в коробку с рукописью, до того как сдать ее в приемный пункт «Федерал экспресс». Оба я писал на компьютере, так как мое тело позволяло мне воспользоваться программкой «Ноутпэд». Конфликт появлялся только в этом случае, когда я желал запустить 6-ой «Ворд». Я никогда не пробовал писать роман, используя программку «Ноутпэд», созданную для составления маленьких файлов, понимая, к чему это приведет., естественно, я мог составлять кроссворды и играть в компьютерные игры, если у меня появлялось такое желание. Я пробовал писать роман ручкой, но без особенного фуррора. Без светящегося экрана вдохновение не приходило.

Одно из писем предназначалось Гарольду, 2-ое — Дебре Уайнсток. Содержание разнилось в мелочах: «Вот вам моя новенькая книжка, «Обещание Элен». Надеюсь, она понравится вам так же, как и мне. А если повстречаются шероховатости, то причина в том, что мне пришлось ужаться на целый месяц. Так что счастливого вам Рождества и развеселой Хануки, возлагайте надежды, что кто-либо даст вам гребаного пони».

Я простоял час в очереди (перед Рождеством никто никуда не торопится, в особенности те, кто на службе). Коробку с рукописью я держал в левой руке, книжку Нелсона Демилля «Школа колдовства» — в правой. Прочел практически 50 страничек, до того как мой последний неопубликованный роман перешел в руки усталой приемщицы. Когда я пожелал ей счастливого Рождества, она только пожала плечами и ничего не ответила.

Глава 4

Телефон зазвонил, как я переступил порог. Френк Арлен. Спросил, не составлю ли я ему компанию на Рождество. Не только лишь ему, но всем братьям, которые собирались приехать с семьями.

Я уже открыл было рот, чтоб отрешиться (не хватало мне ирландского Рождества, когда все пьют виски и со слезами на очах вспоминают Джо, а по полу при всем этом ползает с десяток представителей подрастающего поколения в компании с не наименьшим числом собак), но внезапно услышал, что непременно приеду.

Френка мой ответ изумил не меньше, чем меня, но он от всей души обрадовался.

— Фантастика! — воскрикнул он. — Когда ты сможешь сюда добраться?

Я стоял в холле, с галош на линолеум капала вода, через арку я мог созидать гостиную. Рождественская елка там не стояла: после погибели Джо Рождество я не праздновал. Комната казалась загадочной и очень большой для меня… Каток для роллеров с обстановкой начала века.

— Я только-только приехал, — ответил я. — Со всеми делами покончил. Как насчет того, если я прямо на данный момент соберу сумку, сяду в машину и покачу на юг, пока мотор еще не остыл?

— Потрясающе, — без мельчайшей задержки послышалось с другого конца провода. — Мы сможем устроить для себя холостяцкий вечерок до прибытия отпрыской и дочерей Восточного Молдена. Как положу трубку, сходу наполню твой стакан.

— И тогда я не буду терять времени.

*** Рождество обернулось для меня наилучшим со денька погибели Джоанны праздничком. Пожалуй, единственным праздничком за всегда моего одиночества. Четыре денька я был знатным Арленом. Очень много испил, несчетное количество раз поднимал стакан в память Джоанны.., и знал, как — понятия не имею, что она вполне одобряет такое мое поведение. Два раза малышей вырвало на меня, один раз, глубочайшей ночкой, ко мне в кровать забралась собака, а сестра супруги Никки Арлена подкатилась ко мне на последующий после Рождества денек, когда застала на кухне 1-го: я сооружал для себя сандвич с индейкой. Я поцеловал ее, так как она очень желала, чтоб ее

3

Странички:«« В начало ← Вспять 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 …36 Дальше → В конец »»

система комментирования CACKLE

Мешок с костями | ТермоКоннект